Татьяна Лиознова: "Популярность была для нас совершенно неожиданной"

Наша выдающаяся современница, Татьяна Михайловна Лиознова, режиссер знаменитых фильмов «Семнадцать мгновений весны», «Карнавал», «Три тополя на Плющихе» и других замечательных кинолент, в последние годы почти не дает интервью. Но известие о выпуске в отреставрированном качестве  легендарного сериала «Семнадцать мгновений весны» заинтересовало Татьяну Михайловну, и она согласилась встретиться с представителями «Крупного плана» – компании, которая известна как один из несомненных лидеров в области реставрации отечественных фильмов.
После просмотра фрагментов сериала, техническое качество которого произвело на Татьяну Михайловну весьма благоприятное впечатление, мы задали ей несколько вопросов.

– Скажите, Татьяна Михайловна, Вы не сравниваете свой фильм с нынешними телесериалами?

– Я их не смотрю.

– А вообще Вы часто смотрите телевизор?

– Очень мало. В основном новости. У нас сейчас на телевидении можно увидеть бесконечное мелькание голых грудей, попок, коленок, трясущиеся кровати – они так заботятся о приросте населения, что ли? Видимо, телевизионное руководство считает, что ЭТО нужно нашему народу… Я думаю, что народ, способный на великие подвиги, достоин другого. Народ, победивший в войне, давший миру Гагарина… Только подумайте, сколько мы пережили, сколько мы смогли сделать, как далеко мы шагнули – вся наша советская страна! И какую гордость мы испытывали. По-моему, это несправедливо: лишать нас всего этого, а взамен давать на телевидении то, что мы сейчас имеем.

– Справедливости ради, следует сказать, что Ваши фильмы по-прежнему появляются на различных каналах…

– Это правда. Однако я не люблю пересматривать свои фильмы…

– Татьяна Михайловна, вспомните о «Семнадцати мгновениях»: у Вас были любимчики среди актеров, с которыми вы работали?

– Это неподходящее слово. ЛЮБИМЫЕ – были. Я не могу говорить без восторга о Ростиславе Яновиче Плятте. Это наслаждение – работать с таким артистом. Уже после окончания работы над картиной он звонил мне каждый день и говорил – «Хозяйка (он так меня называл), когда еще снимать-то будем?». Ему хотелось сниматься еще, и мне хотелось его снимать, но вскоре он умер.

– А правда ли, что на роль Штирлица пробовался Арчил Гомиашвили?

– Нет, но он очень хотел, и постоянно «увивался» возле группы. Он был очень настойчивый человек, причем умел обаять кого угодно. Однажды был такой случай – мы летели из Германии, наш оператор Катаев, художник Дуленков и я. Самолет останавливается, мы выходим, а у трапа – жены моих коллег, все нагруженные подарками, так что даже носов было не видно, и чуть подвыпившие. А это Арчил устроил нам сюрприз. Он заехал за каждой из них, угостил и привез в аэропорт. На него даже мужья не рассердились... Да, он очень хотел играть Штирлица...

–  Но Вы считали, что из него Штирлиц не получится?

– Да дело не в том, что «не получится». Просто я знала, что Штирлиц должен быть ДРУГОЙ, вот и все.

– А кому пришла мысль попробовать Куравлева на роль Гитлера?

– Это гримеры отметили, что есть определенное сходство. Но собственно проб таких не проводилось. В конечном счете эту роль исполнил Фриц Диц. Когда мы приехали в Германию в первый раз, сразу сказали, кто именно из немецких актеров нам нужен, и так он попал в картину. У Дица к тому моменту уже сильно болели глаза, и на съемки все время приезжала его жена, которая время от времени капала ему в глаза из пипетки, для чего приходилось останавливать съемки... Потом наверстывали: график работы был очень жестким…

– Вы были ограничены сроком пребывания в ГДР?

– Конечно. Были четко определены и сроки, и средства, выделенные на съемки.

– Бюджет у картины был большой?

– Нет, маленький. Ведь в так называемом «большом» кино стоимость картины предварительно обсчитывалась: сколько будут стоить костюмы, сколько составят примерно гонорары актеров, сколько каждый эпизод должен продлиться по времени и так далее. Из этих сумм складывалась общая стоимость фильма. Затем начиналась борьба за сумму, администрация Госкино стремилась ее сократить, а мы – отстоять. Но, тем не менее, итоговыми средствами можно было оперировать. А на телевидении в то время сразу выделялось, условно говоря, сто тысяч, и все. Никого не волновало, сколько и что стоит – бальные платья, грим мертвецов… Но на «Семнадцати мгновениях» мы даже умудрились сэкономить.

– Как складывались отношения с немецкими членами группы?

– Пожалуй, некоторые из них меня недолюбливали. Потому что я их погоняла, как волов! Мы ведь умудрялись снимать в смену по полторы-две нормы. Обо мне часто говорили: «Лиознова – эксплуататорша!». Однажды среди съемочной группы зашел разговор про то, что им, дескать, не дают возможности вовремя пообедать. Я это услышала. Утром следующего дня прошу внимания и спрашиваю: «Во сколько вы хотели бы сегодня обедать? В час дня? Хорошо, обедаем в час. А теперь продолжаем работу, по местам!». И вот как я их «прижала»: актер только настроится, откроет рот, да и мне жалко прерывать дубль, но я все равно объявляю: «Стоп! Обед!». Этим не только актеры, но и осветители были недовольны: у них уже поставлен свет, а освещение за время обеда меняется, и нужно делать все заново. В общем, после этого разговоры прекратились.

– Видимо, не зря Вас называли «железная леди»?

– Ну, не в лицо, конечно. За глаза – возможно. Это было бы странно, если б меня не ругнул никто.

–  Но, Татьяна Михайловна, это скорей своего рода признание!

– Возможно, не мне судить… Конечно, я всегда держала группу в руках. Но гораздо важнее дисциплина творческая. Например, еще за полгода до начала съемок «Семнадцати мгновений весны» мы всю картину расписали по кадрам. Мы даже сделали специальный справочник, по которому можно было быстро найти ту или иную сцену в нужном томе сценария. Этот справочник мы потом подарили кинематографистам из Ленинграда. Ведь снимать многосерийный фильм очень непросто, мы все были новички в этом отношении, и учились сами, на ходу. Я, художник картины Дуленков и оператор Катаев шесть месяцев просидели вот за этим столом (показывает), и потом в каждой сцене вывешивали на декорации рисунок, где было точками показано расположение актеров, были стрелки, означающие направление движения камеры…

– То есть каждая мизансцена была подробно расписана?

– Абсолютно все! Зато ни разу не было случая, чтобы мы споткнулись.

– Можно ли сделать вывод, что Вы по натуре не импровизатор?

– Это не так! Например, «Карнавал» весь построен на импровизациях. Поэтому, кстати, это моя любимая картина. Это моя жизнь, этот сценарий я написала про себя. Даже колонка, из которой героиня пьет воду, реально существовала. Между прочим, мы в прошлом году поехали ее искать, на Переяславскую улицу, где я жила в детстве. Тогда это был своего рода шик – в мороз наклониться к колонке и на виду у местной шпаны напиться воды. Этот район был очень хулиганский, наш дом был последний перед железной дорогой. Он назывался «Араповка», по фамилии бывшего домовладельца Арапова. Все мое детство прошло на железной дороге, я всегда была выпачкана в мазуте. Мы там и гуляли – приходили на железную дорогу, садились на рельсы, рвали ромашки... Руки потом были все черные, лицо черное, да и дома потом дадут по заднице, потому что все платье измазано. Ну а куда ходить еще гулять-то? Так вот, когда мы поехали искать наш дом, представьте, оказалось, что он еще стоит!..
Что касается «Семнадцати мгновений», то это совершенно другая картина. Но если здесь не было места импровизациям на съемочной площадке, то это не значит, что мы ничего не придумывали…

– Например?

– Например, ни в книге, ни в сценарии не было такого персонажа, как жена разведчика, а также еще нескольких второстепенных. Не было известной «немой» сцены в кафе…

– Вы придумывали это вместе с автором сценария?

– Нет, без него. Я вообще не слишком любила авторов… Вы думаете, Юлиан (Семенов – авт.) присутствовал на съемках «Семнадцати мгновений весны»? Он не был ни разу на съемочной площадке. И это было для меня настоящее счастье! Он впервые увидел сцену с женой Штирлица на окончательном просмотре.

– Тем не менее, Вы ведь взялись за его сценарий… Как это было? Ведь Семенов, кажется, к тому моменту уже продал сценарий на «Ленфильм» и даже получил деньги?

– Действительно… Я убедила его отдать сценарий мне, и он вернул в кассу «Ленфильма» полученный гонорар. Но тут длинная история. До этого Юлиан неоднократно предлагал мне свои сценарии. И я, внимательно прочитав их, возвращала их, несмотря на то, что в то время сидела без работы. Однажды мы в очередной раз встретились в коридоре студии Горького, и я спросила его: «Когда у меня будет сценарий?». Он ответил – «Сейчас!». Полез в портфель и дал мне папку. У меня аж руки задрожали от радости. На ходу прощаюсь с ним и несусь на машине домой. Приехала и засела читать сценарий. Но не подумайте, что это были «Семнадцать мгновений». Это были «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Итак, я прочла сценарий, и поняла – не то. Не могу ничего в нем переделать на свой лад, не будоражит ни сердце, ни ум.
  В общем, на следующий день я вернула ему «Бриллианты…» и привычно пошла читать периодику. Мне в нашей библиотеке на студии всегда оставляли новые журналы, все знали, что придет Лиознова и будет ругаться, если ей не оставят. И вот то ли в «Знамени», то ли в «Звезде», сейчас уже не помню, я увидела роман «Семнадцать мгновений весны». Сначала мне там очень многое не понравилось, но именно это дало мне возможность пристально вглядеться в материал, понять, что я могу из него сделать то, что хочу. Началось мое столкновение с материалом, началась борьба. Да, Штирлиц – разведчик, но эта картина не о разведчике. Она – о великой державе, которая смогла усилиями миллионов своих граждан выдержать натиск фашистских захватчиков. Словом, я почувствовала, что это «мой материал» – и Семенов не устоял перед моим напором.

– Очевидно, он потом не жалел об этом?

– Надеюсь. Вообще-то, Семенова тогда не очень жаловали власти. Когда на просмотры приезжал генерал Семен Цвигун, главный консультант от КГБ на нашем фильме, он недовольно кивал на Юлиана и говорил: «А этот что тут делает?..» Что касается Цвигуна, то с ним связан такой забавный эпизод. Во время одного из просмотров он, едва пошла пленка, включил настольную лампу и сделал какие-то пометки в блокноте. Снова темнота, и затем почти сразу лампочка – щелк! Потом снова – щелк!.. И так много раз. Я изнервничалась… Когда наконец просмотр закончился, с нетерпением спрашиваю: «Неужели у Вас так много замечаний?»  На что консультант ответил: «Да что Вы! Это я записывал то, что мне особенно  п о н р а в и л о с ь…»
Впрочем, не Цвигун оказался ключевой фигурой на фильме. Когда его назначили, я ему сразу сказала: «Зачем нам нужен консультант, который будет появляться у нас на съемочной площадке раз в месяц? Дайте нам такого, который будет с нами работать постоянно!». И тогда он назначил полковника Георгия Пипия, который стал приезжать к нам каждый день, как на работу! Позднее он сам говорил, что это были его самые счастливые годы работы в КГБ. Он полюбил кино и понимал его так, как может его понимать человек, чья обязанность – разбираться в психологии людей.

– То есть это был человек, который реально помогал Вам в работе?

– Да, он очень помог нам. В частности, когда нам потребовались статисты, он связался с погранучилищем, поехал туда и сам отобрал молодых ребят, которых мы одели в гестаповскую форму и расставили в сценах, где Штирлиц ходит по коридорам.

– Да, мы слышали эту скандальную историю: все статисты-«гестаповцы» оказались как на подбор чернявыми, и тогда их заменили на блондинов из погранучилища.

– Это вранье! Знаете, вокруг «Семнадцати мгновений» много вранья. Некоторым хочется сочинить про себя нечто «героическое». Например, все тот же Пипия рассказал в одном документальном фильме вымышленную историю, о том что, якобы, наш директор картины привел для исполнения ролей статистов своих родственников-евреев, и что я, будто бы, ему сказала – «Сейчас я тебе дам так, что ты будешь лететь через всю улицу Эйзенштейна!». Ничего этого не было. Или еще пример. Жена Микаэла Таривердиева уверяет всех, что он написал шесть песен для фильма. Но написал он столько, сколько их звучит в фильме – то есть две…

– А правда, что у Вячеслава Тихонова была на руке татуировка – «Слава», поэтому нельзя было снимать его руки крупным планом, и в таких сценах (в частности, в знаменитом эпизоде, где разведчик рисует фашистских главарей) показывают, на самом деле, руки других людей?

– Нет, такого тоже не было.

– Татьяна Михайловна, а как Вы относитесь к тому, что персонажи вашего фильма превратились в героев анекдотов? На Ваш взгляд, это показатель популярности, или вам это все же не очень нравится?

– Конечно, это показатель популярности, будь то Чапаев, или…

– А ведь, пожалуй, и все! Кроме Чапаева и Штирлица, нет больше киногероев, которые бы так прославились в анекдотах!

– Да, в самом деле. Но популярность эта была для нас совершенно неожиданной. Ведь когда картина вышла, она совершенно не рекламировалась! И с первого же дня началось то, что началось. Ну, вы знаете, что улицы пустели, а в магазинах можно было купить все что угодно, потому что почти не было покупателей. Потом поступили статистические данные, в частности, о том, что Мосэнерго пришлось запускать дополнительные мощности, потому что потребление электричества во время показа сильно возрастало. А потом был последний «аккорд» – письма. Я всегда получала много писем по своим картинам, потому что я делаю картины, понятные людям. И вот через пару месяцев после того, как «Семнадцать мгновений» прошли по телеэкранам, мне позвонили с телевидения и спросили: «Татьяна Михайловна, Вас почта интересует?». Я отвечаю:  «Конечно, интересует!» - «Значит, можно присылать?» - «Присылайте!». Я тогда жила на Звездном бульваре, неподалеку от Телецентра – и буквально через полчаса в дверях стояли трое мужчин, и у каждого на плечах было по четыре мешка писем!..

– И Вы все эти письма прочли?

– Да, все до единого. Письма были замечательные. Причем я очень благодарна работникам «Мосфильма»: ведь многие письма приходили с адресом «Мосфильм, Лиозновой», или «Мосфильм, Семнадцать мгновений». И они исправно пересылали их мне, хотя фильм был сделан на другой студии...

– Татьяна Михайловна, Вы не снимали двадцать лет, с 1986 года. Почему так вышло? Не было интересных сценариев?

– Наверное, если б было что-то, что задело бы меня по сердцу, то сняла бы. Нет, слишком сильно изменились времена. Я сейчас вообще многого не понимаю, я не могу быть «властителем дум». Ведь мы, художники – «властители дум», мы внушаем чувства, какое-то нравственное, благородное отношение к течению жизни. Это должны нести герои, так я это понимаю. А сейчас у меня ощущение, что моя великая страна потеряла то, за что ее любили, боялись и уважали. И мне очень больно от этого. Думаю, что многие люди так чувствуют…

Максим Депутатов